Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
20618
|
Официальные извинения
948
90279
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
231
73588
Саудовская Аравия сегодня. Меняющаяся власть, меняющаяся политика 4
7859
После января 2015 г. (когда на трон был возведен Сальман бен Аб- дель Азиз) пейзаж на вершине политической власти в Эр-Рияде резко изменился. Эпоха правления сыновей Ибн Сауда завершалась, — в конце апреля того же года указом монарха посты наследника престола и его заместителя были переданы внукам «короля-основателя». Два года спустя (в июне 2017 г.) высший эшелон политического истеблишмента вновь подвергся изменениям. Наследником престола и первым заместителем главы правительства (которым является правя- щий монарх) стал прежний заместитель наследника престола Мухаммед бен Сальман, сохранивший пост министра обороны. Трансформация политической системы была продолжена выборами в муниципальные советы (в которых впервые участвовали женщины), расширением полномочий протопарламента (Консультативного со- вета) и продолжением огосударствления религии, которая, как заявил в октябре 2017 г. наследный принц, будет «возвращением ко времени до 1979 г.», — а именно: «вновь станет исламом умеренности, открытым миру, всем религиям, всем народам и традициям», «покончит с остатка- ми экстремизма» [47]. Перестройка хозяйства на принципах открытости, приватизации и избавления от нефтяной зависимости была провозглашена основой нового экономического курса — реализация разработанного под ру- ководством принца Мухаммеда бен Сальмана проекта «Видение Коро- левства Саудовская Аравия: 2030» обрела характер национальной идеи. Этот документ предлагал новое определение страны. Саудовская Аравия провозглашалась «центром, связывающим три континента», а «созида- ние партнерских отношений XXI в.» определялось как курс на превра- щение страны в часть «мира современности». Проект предлагал и иную конструкцию саудовского социума, более не растворявшегося в «арабо-мусульманской нации», а становившегося «народом», состоящим из «граждан и гражданок отечества», а не «поддан- ных правителя» [48]. Наследник престола — выразитель чаяний «саудов- ской молодежи» заявлял о желании создать страну, «не опирающуюся на нефть, с растущей экономикой и прозрачными законами», «способную осуществить мечту любого саудовца» [9]. Принц Мухаммед бен Сальман: расширение сферы властных полномочийОбретение поста наследника престола позволило Мухаммеду бен Сальману расширить сферу полномочий. В момент назначения на пост заместителя наследника престола он возглавлял Совет по эконо- мике и развитию, объединивший экономические и социальные мини- стерства и ведомства. А в ноябре 2017 г. под его руководство перешли и структуры, входящие в Совет по политике и безопасности (внешнепо- литическое и внутриполитическое ведомства, министерство чрезвычай- ных ситуаций и специальные службы), ранее подчиненные прежнему наследнику престола. Начавшаяся в ноябре 2017 г. антикоррупционная кампания (с офици- ального одобрения созданной еще в июне «независимой» Генеральной прокуратуры) расширила возможности Мухаммеда бен Сальмана. 4 но- ября монаршим указом был создан руководимый им Национальный антикоррупционный комитет. Его задача определялась как «расследова- ние, издание постановлений о задержании, запрет на выезд из страны, выявление подозрительных счетов и их замораживание, отслеживание финансовых средств и активов» лиц, «связанных с коррупционной дея- тельностью» [49]. Итогом деятельности комитета стали аресты членов королевской се- мьи (включая министра по делам Национальной гвардии, сына предше- ственника Сальмана бен Абдель Азиза на троне принца Мутаба бен Абдаллы), бизнесменов и высших государственных чиновников. Глава комитета подчеркивал: «Никто, ни принц, ни министр, ни чиновник высокого ранга не останется безнаказанным, если он причастен к кор- рупции» [20]. Возвращенные государству средства (по словам принца, «около 100 млрд американских долларов» [46]) предназначались для финансирования «Видения: 2030» и объявленного принцем в конце ок- тября 2017 г. проекта NEOM — основанной на использовании робото- техники индустриальной агломерации на северо-западе страны и в пре- делах прилегающей иорданской и египетской территорий. Саудовская Аравия далека от того, чтобы быть свободной от корруп- ции, — в 2016 г. она заняла 62-е место по индексу ее восприятия [4]. Тогда, по словам наследного принца, «расхищалось около 10% расхо- дов государства» [46]. Но антикоррупционная кампания выглядела как «средство чистки политического поля», необходимое, как подчеркивали западные аналитики, для «консолидации власти» Мухаммеда бен Саль- мана, которого сравнивали с Си Цзиньпином. Принц играл роли «авто- крата и реформатора» [12], наносящего «coup de grâce по старой систе- ме» [6]. Оставаясь второй фигурой политического истеблишмента (но часто воспринимаемой в качестве реального правителя государства), Мухаммед бен Сальман опирался на методы, единственно приемлемые в стране, отягощенной традицией застывшей политики и однобокой экономики. Его действия получили поддержку социально активной молоде- жи: комментируя кампанию, саудовские активисты Twitter описывали возникшую ситуацию под хэштегами «революция 4 ноября» и «никто не спасется» [17], призывая к новым арестам. В свою очередь, «либера- лы» оценивали эти действия как «покушение на образ жизни, поощряв- шийся арестованными принцами, а также теми, очередь которых еще не подошла» [41]. Значимость перемен позволила поставить вопрос о сау- довской модели «арабской весны» [5]. Затронув крупный бизнес (часто связанный с членами правящей се- мьи), антикоррупционная кампания стала инструментом подчинения этого сегмента экономики государству. В списке арестованных — меж- дународный магнат, владелец крупнейшего инвестиционного холдин- га The Kingdom принц Аль-Валид бен Таляль и Бакр бен Ладен, глава крупной саудовской и международной строительной компании Saudi Binladin Group (5-е место в списке Forbes для арабского мира [10]). Арест в начале января 2018 г. принцев (принадлежащих к боковой ветви ди- настии — Аль Кабир), обвиненных в отказе подчиниться королевскому указу, распространявшему на членов королевской семьи плату за поль- зование электричеством и водой, позволил установить контроль над компанией Almarai, крупнейшим региональным производителем мясо- молочной продукции (24-е место в саудовском списке Forbes [11]). К началу 2018 г. наследный принц, отбросив принцип «сохранения баланса» между фракциями династии, контролировал армию, Наци- ональную гвардию и Управление государственной безопасности, под- чинив «принцев королевской семьи и промышленно-финансовых магнатов» [6]. Началась «эпоха трансформации власти из горизонталь- ной [и основанной на балансе интересов групп и фракций элиты] в вер- тикальную, предполагающую концентрацию полномочий в руках дей- ствующего от имени короля наследного принца», когда «иные принцы превращаются в государственных служащих, переставая быть партнера- ми по власти». Реформы «сверху» формировали «четвертое саудовское государство» под управлением Мухаммеда бен Сальмана [27]. Полномочия принца не ограничивались лишь внутренней полити- кой — сфера его влияния распространялась и на внешнеполитические связи. Это доказывали многочисленные дипломатические миссии Му- хаммеда бен Сальмана, включая его встречи с Б. Обамой, Д. Трампом, В. Путиным, Си Цзиньпином, главами «правящих классов» Великобри- тании, Франции, Японии, государств арабо-мусульманского мира. Мо- лодой лидер менял саудовскую внешнюю политику. «Жесткая» внешняя политика: региональный уровеньСобытия «арабской весны» трансформировали окружающее Сау- довскую Аравию региональное пространство. Оценивая итоги этих событий, эр-риядский Центр политических исследований говорил о «катастрофе», проявившей себя в «крушении национального госу- дарства», оказавшегося неспособным «конкурировать с идеологией религиозного экстремизма» и «противостоять иранской экспансии» [37. С. 9]. Из этого вытекало, что подходы, по которым «саудовская ди- пломатия должна быть мягкой» и опираться на значение страны «как центра мира ислама» и ее «финансово-экономические возможности», отказываясь «от прямого участия в региональных конфликтах», утра- тили актуальность. «Мягкая дипломатия» не смогла противостоять «дестабилизирующим действиям Ирана» и что-либо противопоставить угрозе «распада брат- ских государств арабо-мусульманской нации», а курс на «укрепление взаимовыгодных отношений с дружественной державой» (эвфемизм, за которым скрывалась ориентация на США) не стал гарантией ее актив- ного участия в «сдерживании хаоса» [25]. К 2015 г., по выражению «либе- рального» журналиста, «мягкая дипломатия» зашла «в тупик» [56]. Саудовская внешняя политика нуждалась в «перегруппировке прио- ритетов» — «восстановлении отношений с региональными партнерами» и «формировании связей» с теми, кто ранее в силу «ориентации лишь на один мировой центр» оставался «вне внимания саудовской дипломатии» [24]. Новая реальность, подчеркивал саудовский дипломат, создав «экзи- стенциональную опасность» для государства, потребовала «взять в свои руки защиту безопасности и стабильности» [43]. Саудовский внешнеполитический курс эволюционировал от «мяг- кости» к «жесткости» — это был «разрыв с традицией прошлого». «Вос- хождение на трон короля Сальмана привело к отказу от маневренного и осторожного закулисного курса его предшественника короля Абдал- лы». Действия нынешнего монарха (и наследного принца) «более реши- тельны и в большей мере опираются на силу» [13]. Новая «жесткая» политика безоговорочно назвала Иран «основным региональным противником» — произошедший в январе 2016 г. раз- рыв саудовско-иранских дипломатических отношений способствовал эскалации антииранской риторики. В конце ноября 2017 г., оценивая действия Ирана, Мухаммед бен Сальман говорил, что, «воспользовав- шись смутой в арабском мире», «тегеранские муллы смогли установить свое доминирование над четырьмя арабскими столицами — Дамаском, Саной, Багдадом и Бейрутом». Наследник престола видел свою задачу в том, чтобы, «преодолев раскол арабского мира, создать единый фронт противостояния иранскому экспансионизму», по его мнению, «курс на умиротворение, как и в Европе в 1930-е годы», «не может быть успеш- ным» [46]. Ранее, в январе 2016 г., глава внешнеполитического ведомства А. Аль- Джубейр писал, что Иран «продолжает курс экспорта революции, пред- намеренно поддерживая экстремистские группировки — “Хизбаллу” в Ливане, хуситов в Йемене, конфессиональные [шиитские] военизиро- ванные формирования в Ираке». Воюя «против сирийской оппозиции», Иран «содействует процветанию ИГИЛ». Он — «деструктивная сила», «разжигающая межконфессиональные противоречия» в странах-сосе- дях. Взаимопонимание с Ираном, замечал А. Аль-Джубейр, станет воз- можно, когда он «перестанет быть революционным государством и откажется от экспансионизма» [22]. Падение баллистической ракеты, выпущенной в начале ноября 2017 г. с территории Йемена, в непосред- ственной близости от эр-риядского аэропорта, послужило поводом для прямого военного столкновения между двумя странами (как вытекало из сделанного 6 ноября 2017 г. А. Аль-Джубейром заявления) [36]. Впро- чем, как подчеркивал осведомленный саудовский журналист, «никто не желает прямого военного столкновения с Ираном» [35]. Саудовское понимание источника терроризма предопределило ини- циированную в марте 2015 г. принцем Мухаммедом бен Сальманом во- енную операцию (при поддержке большинства членов Совета сотрудни- чества арабских государств Залива — ССАГЗ) против йеменских хуситов. По мнению саудовского руководства, выступление хуситов не было бы возможно без «вмешательства деструктивных внешних сил» — речь шла об Иране и «Хизбалле» [38]. Но и спустя два года после начала вооружен- ного вторжения (к весне 2016 г. на операцию было потрачено не менее 5,3 млрд долларов США [7]) А. Аль-Джубейр заявил, что «без экспансии Ирана в Йемене не было бы гражданской войны» [21]. Начавшийся в июне 2017 г. кризис вокруг Катара (в инициирова- нии которого немалую роль сыграл Мухаммед бен Сальман) был си- ловой попыткой навязать наиболее самостоятельному члену ССАГЗ саудовскую точку зрения на ближневосточные проблемы. Антииранская направленность политики предполагала, что противостояние с Катаром должно иметь и «иранское измерение». Как замечал наследник престо- ла, «хотя проблема Катара очень и очень мала, мы должны обеспечить безопасность нашей страны и избавить ее от потрясений» [45]. Разъ- ясняя суть подхода своего руководства к Катару, глава внешнеполитиче- ского ведомства назвал причиной кризиса катарский «курс пропаганды и поддержки террора и экстремизма» [21]. Это утверждение приводило к выводу о «тесном союзе» Катара с иранским руководством и о финан- сировании проиранских сил в Ираке и Сирии [19]. Региональный уровень «жесткой» политики не был сопряжен с успе- хами. Хуситы сохранили способность к сопротивлению (а итогом во- енной операции в Йемене стала разразившаяся там гуманитарная ката- строфа), кризис вокруг Катара не привел к его капитуляции. Созданная в декабре 2015 г. Мухаммедом бен Сальманом «исламская военная ко- алиция» (политический проект, призванный изолировать Иран в му- сульманском мире) не стала значимым инструментом антииранского действия. Возможность же превращения этой коалиции в военный блок исключалась ее создателем: «Принятие решений, обязательных для всех государств, — говорил он в день ее формирования, — не представляется возможным» [50]. Новый политический курс оказался, тем не менее, в определенной мере успешным в Ираке (позволив Саудовской Аравии восстановить там часть позиций). В начале августа 2017 г. Саудовскую Аравию посетил шиитский клирик и политик Муктада ас-Садр (заявивший об «успешной народной дипломатии, не устраивающей Иран» [26]), в октябре того же года — премьер-министр Хейдар аль-Абади. Визит главы иракского пра- вительства ознаменовался созданием Координационного совета по во- просам инвестиционно-экономического сотрудничества и восстанов- лением авиационного сообщения. Относительный успех в Ираке не сопровождался достижениями в Ли- ване. Попытка изменить ситуацию в этой стране принуждением пре- мьер-министра Саада Харири во время его визита в Эр-Рияд к заявле- нию об отставке не привела к разоружению «Хизбаллы» (как на этом настаивал в своем заявлении глава ливанского правительства [57]). Не упрочило это и позиции его коалиции в противостоянии союзнику ведущей ливанской шиитской партии президенту Мишелю Ауну. Речь шла об «успехе Ирана и об ослаблении лагеря Харири» [35]. «Жесткая» политика: международный уровеньСаудовско-американские отношения. Критика ближневосточного кур- са администрации Б. Обамы (не затрагивавшая экономические и воен- но-технические связи двух стран) была во главе угла линии саудовского правителя и его окружения. Новый американский курс воспринимался в Саудовской Аравии как отход от защиты интересов регионального со- юзника, что проявилось в игнорировании саудовских замечаний при подготовке связанного с иранской ядерной программой соглашения «5+1» и в «бездеятельности Соединенных Штатов на сирийском направ- лении». По словам саудовского журналиста, «американское отсутствие» превратило Ближний Восток «в поле войн, хаоса и беспрецедентного взрыва угрожающего всему миру терроризма» [34]. Новый удар по са- удовско-американским отношениям был нанесен принятым конгрес- сом в сентябре 2016 г. законом «Правосудие против спонсоров террориз- ма»2. Комментируя в начале ноября президентские выборы, саудовский журналист писал: «Регион, во-первых, во-вторых и в-десятых, отчаянно нуждается в уходе нынешнего президента, потому что ни один из его предшественников не нанес ему столько ущерба» [14]. В Эр-Рияде приветствовали победу Д. Трампа. 14 марта 2017 г. амери- канский президент встретился в Вашингтоне с Мухаммедом бен Саль- маном. Позитивность итогов встречи для саудовской стороны была очевидна: обе стороны подчеркнули необходимость «отпора дестаби- лизирующим действиям Ирана и переоценки соглашения по иранской ядерной программе» [51]. В мае 2017 г. Д. Трамп совершил своей первый зарубежный визит в Саудовскую Аравию, названный в Эр-Рияде «историческим». Глава сау- довского внешнеполитического ведомства заявлял в связи с этим: «Пре- зидент Трамп стремится восстановить роль Америки в мире, и это при- ветствуют союзники Америки. Он выразил желание разгромить ИГИЛ и другие террористические организации, того же желают и союзники Америки. Он стремится обуздать незаконные действия Ирана в регионе, к этому стремятся региональные союзники Америки» [42]. Итоги визи- та американского президента в саудовскую столицу (где прошли также его встречи с лидерами стран ССАГЗ и мусульманского мира) соответ- ствовали ожиданиям: саудовско-американское совместное заявление подчеркнуло «опасность иранских действий для региона и мира», как и необходимость саудовско-американского противостояния «иранской угрозе и угрозе терроризма» [39]. Провозглашенная в октябре 2017 г. главой американского государст- ва «Новая стратегия по Ирану», предусматривавшая «нейтрализацию де- стабилизирующего влияния иранского правительства» и «активизацию традиционных региональных союзов и партнерства» [8], приветствова- лась в Саудовской Аравии. В ходе состоявшегося 15 октября 2017 г. теле- фонного разговора Сальмана бен Абдель Азиза и Д. Трампа монарх за- явил о «понимании» американской администрацией «вызовов и угроз», вытекающих из «агрессивных действий Ирана и его поддержки терро- ризма в регионе и мире» [54]. Саудовская Аравия настойчиво подчеркивала важность активизации американской роли на сирийском (обеспечивающем разрыв сирийско иранского союза) и палестино-израильском (базирующемся на «араб- ской мирной инициативе») направлениях, поддерживая шаги Д. Трампа, отвечавшие ее видению ситуации в этих сферах. 8 апреля 2017 г. саудовский монарх в ходе телефонного разгово- ра с Д. Трампом «поздравил» американского президента со «смелым решением, отвечающим интересам региона и мира», нанести удар по сирийской правительственной авиационной базе Шайрат [52]. Саудов- ское министерство иностранных дел подчеркивало «полную поддержку американских операций по военным целям в Сирии», расценивая их как «ответ на использование режимом химического оружия против гра- жданских лиц» [18]. Считая Иран важнейшим союзником режима Б. Асада, Саудовская Аравия подталкивала администрацию Д. Трампа к активизации дейст- вий в Сирии. Если, приняв «Новую стратегию по Ирану», Соединенные Штаты действительно хотят «устранить угрозу региону и самим Со- единенным Штатам», вытекающую из «бандитских действий Корпуса стражей исламской революции», писало крупнейшее арабоязычное из- дание мира газета «Аш-Шарк аль-Аусат», то им необходимо выполнять «принятое ими смелое решение в интересах коррекции регионального положения или, по крайней мере, остановки иранского ползучего на- ступления» [33]. Развитие внутрисирийской ситуации в конце 2017-го — начале 2018 г., по мнению того же журналиста, свидетельствовало не о насту- плении «обещанного [Россией] мира», а о «возобновлении военных действий». В этой ситуации «Вашингтон мог бы изменить соотноше- ние сил, ликвидировав все, что было достигнуто режимом при под- держке его союзников». Особая позиция Турции, рассуждал он далее, не может помешать американцам «навязать свои условия и заставить иранцев уйти», опираясь на «Израиль, силы Демократической Сирии» и «оппозицию на юге, вблизи иорданской границы». Для такого сценария есть «отсутствовавшие еще несколько месяцев назад предпосылки» [28]. Он же считал, что американский проект создания «сирийской армии к западу от Евфрата» означает, что «Соединенные Штаты стали новым игроком, решившим наконец вступить в сирийскую войну». Этот про- ект расценивался как «лучший путь к миру в Сирии», альтернативному «миру по модели Сочи» [30]. Встречая Д. Трампа в Эр-Рияде, Сальман бен Абдель Азиз говорил о «важности нового американского подхода» к вопросу палестино-из- раильского урегулирования, подчеркивая готовность к «совместной де- ятельности ради мира между обеими сторонами» [40], когда США высту- пали, как заявлял накануне визита А. Аль-Джубейр, «лучшим спонсором решения проблемы» [42]. Речь шла о создании «политически усеченной» палестинской государственности на Западном берегу и в секторе Газа (со столицей в иерусалимском пригороде Абу-Дис) и распространении израильского суверенитета на еврейские поселения. Антииранская на- правленность саудовской и израильской внешней политики сближала эти страны, превращая их в союзников. Саудовский автор писал, что «многие» в арабском мире приветст- вовали израильские удары по позициям «Хизбаллы» и Корпуса стра- жей исламской революции в Сирии как знаменовавшие появление на региональной арене «новых союзов». Это означало, что «достиже- ние палестино-израильского мира будет более приемлемо на уровне массового сознания, чем ранее», а в случае открытого «арабо-иран- ского противостояния» Израиль «безоговорочно войдет в арабский лагерь» [31]. Сделанное Д. Трампом в начале декабря 2017 г. заявление о призна- нии Иерусалима столицей Израиля и переносе посольства в этот город не было принято Саудовской Аравией. В ходе состоявшегося 5 декабря телефонного разговора с американским президентом монарх подчер- кнул, что «любое американское решение по поводу статуса Иерусали- ма, принятое до достижения окончательного урегулирования, нанесет ущерб мирным переговорам и усилит региональную напряженность» [23]. Вместе с тем это не стало поводом для охлаждения двусторонних отношений, объединенных необходимостью решения более важных задач, хотя и осложнило движение к саудовско-израильскому взаимо- действию. Это определялось, как подчеркивал саудовский автор, «го- товностью Ирана пожать плоды гнева». Но при этом добавлял: «Что есть на самом деле палестинский вопрос? Вербально — “центральная проб- лема”, на практике — бегство от всех реальных проблем под лозунгом “Путь в Иерусалим”» [16]. Саудовско-российские отношения. Возобновление в сентябре 1990 г. саудовско-советских/российских отношений завершило этап длитель- ного противостояния, но отношения не развивались — взаимодействие обрело черты конфликтной турбулентности. Речь шла не только о рос- сийском восприятии саудовской роли в событиях на Северном Кавказе во второй половине 1990-х гг. или в эпоху «арабской весны», но и о са- удовских оценках российской роли в Сирии и российско-иранского партнерства. Эти отношения были «движением по узкой и с крутыми поворотами горной тропе», достигшим «высшей степени напряжения на фоне сирийского кризиса» [15]. Взаимные визиты руководителей обеих стран (будущего короля Абдаллы бен Абдель Азиза в Москву в сен- тябре 2003 г., президента В. Путина в Эр-Рияд в феврале 2007 г. и принца Мухаммеда бен Сальмана в Санкт-Петербург в июне 2015 г. и в Сочи в октябре того же года) лишь на время снимали остроту политических разногласий. Отсутствие же разветвленных экономико-технических и гуманитарных контактов затрудняло возможности развития полити- ческого диалога. Российская военная операция в Сирии, став основой роста россий- ского регионального влияния, определяла саудовское внимание к Рос- сии, ставшее тем более заметным осенью 2016 г., когда падение мировых цен на углеводороды предопределило заключение соглашения между членами ОПЕК и российской стороной, предусматривавшее взаимное снижение добычи нефти. Обе стороны стояли перед необходимостью углубления взаимопонимания и развития сотрудничества. В начале октября 2017 г. состоялся официальный визит короля Саль- мана бен Абдель Азиза в Москву. В заявлении для прессы А. Аль-Джубейр отметил, что двусторонние отношения «достигли исторического момен- та, обрели институциональный характер, в их развитии участвуют все государственные институты и структуры» [1]. Речь шла в том числе о за- ключении соглашения о строительстве в Саудовской Аравии завода по производству автоматов Калашникова, как и о достижении договорен- ности о поставках ракетных комплексов «Триумф» [3]. В начале февра- ля 2018 г., по словам помощника российского президента по вопросам военно-технического сотрудничества, были подписаны документы, ка- сающиеся ракетных комплексов, хотя «переговоры продолжаются» [2]. Вместе с тем визит не ликвидировал различия в подходах к важнейшим региональным проблемам. Встречаясь с российским президентом, саудовский монарх высказал- ся вполне определенно: «стабильность» на Ближнем Востоке «не может быть достигнута без прекращения вмешательства Ирана в дела госу- дарств региона» [44]. Тема Ирана была развита им в ходе переговоров с премьер-министром Д. Медведевым, когда король заявил, что отсутст- вие мира в регионе Ближнего Востока, включая, в частности, «кризисы в Йемене и Сирии», определяется продолжением «экспансионистско- го курса Ирана», который должен «уважать принципы добрососедства и нормы международного права» [53]. В свою очередь, саудовская прес- са, касаясь поставок комплексов «Триумф», связывала их с необходимо- стью «нейтрализации Москвы и сужения ее связей с Ираном», а вовсе не с поиском «альтернативы американскому оружию или отдалением от Соединенных Штатов» [29]. Связанные с Ираном саудовско-российские расхождения не выгляде- ли как преодолимые в обозримом будущем. Российское военное при- сутствие в Сирии, в решающей степени связанное со «стратегическим противником» Эр-Рияда и его региональными военно-политическими и религиозными союзниками (в первую очередь с включенной в сау- довский «черный список» террористических организаций «Хизбал- лой»), продолжало играть роль раздражающего фактора. Комментируя в январе 2018 г. заявление российского президента о «победе» в Сирии, главный редактор «Аш-Шарк аль-Аусат» писал, что «навязанное Москвой решение» не означает «прекращения войны», — напротив, «Россия стал- кивается со все большими трудностями, пытаясь примирить интересы региональных и международных игроков на сирийском поле», а «отсут- ствие основанного [на Женевских соглашениях] политического реше- ния делает военную победу сомнительной» [58]. Цель визита короля, конечно же, была далека от того, чтобы исчер- пать двусторонние разногласия. Встречаясь с Д. Медведевым, монарх говорил о том, что его страна «стремится к развитию отношений, с тем чтобы они поднялись к новым горизонтам». Приняв проект «Видение Королевства: 2030», Саудовская Аравия хотела, чтобы «Россия приняла участие в выполнении программ проекта в интересах обеих стран» [53]. Эта мысль была повторена королем и на встрече с участниками Российско-саудовского делового совета: «“Видение” открывает многообещаю- щие горизонты для делового сектора и для партнерства со всеми госу- дарствами, включая и Российскую Федерацию. Мы стремимся к тому, чтобы ведущие российские компании активно воспользовались эконо- мическими возможностями, которые создает “Видение”» [55]. В связи с этим саудовский журналист замечал: «Эр-Рияд действительно расходится с Москвой в отношении сирийского досье» и имеет «особые отношения с Западом». Но это не может помешать тому, чтобы поставить во главу угла в отношениях с Россией «стратегические интересы, отло- жив в сторону второстепенное». Речь шла об «активизации экономи- ческих, торговых и военных связей, которая заставит Москву осознать необходимость сбалансирования ее сложных отношений с Ираном». Этот аспект, продолжал он, «имеют в виду творцы саудовской внешней политики, тем более, что Тегеран смог наилучшим образом использо- вать саудовское отдаление [от Москвы]» [15]. В свою очередь, оценивая значение саудовско-российских экономических и военно-технических соглашений, заключенных в ходе визита, главный редактор «Аш-Шарк аль-Аусат» писал о «необычности свидания в Кремле», где «две страны определяли горизонты сотрудничества, говоря на языке цифр, взаим- ных интересов и стремления построить мосты». Но впереди, замечал он, «более важный экзамен — как будет реализовываться сотрудничество на этапе после кремлевского свидания» [59].
Литература
комментарии - 4
Смотреть онлайн 8 сезон сериала Игра престолов (Game of Thrones) значения для гадания. Где получить [url=https://wm-lend.ru]займ вебмани[/url]? бой кличко чарр видео весь бой Как взять [url=https://wm-lend.ru]займ вебмани[/url] online? Мой комментарий
|
Подписка
|
Перезвоните мне пожалуйста 8 (962) 685-78-93 Евгений.